А моя комната больна давно.
Она лишь впитывает молча сопли.
И я сильнее был, коль нам дано,
С тобою за руку держась, не этой ночью сдохнуть.
Нелепый почерк, вздохи.
Да я и сам нелепый.
На выдохе скажу, что стоит.
Эти взять билеты.
В парке летом.
Полетать на карусели "Боль".
Нападки эти.
Я втоптал с большим весельем в пол.
И с ней в рамсах давно.
Вы же примитивно так.
Я привинтил бы.
Вам по два крыла на спину.
Будьте легитимны.
Будьте сильными.
Ведь мне она была, как стимул.
В конце концов нужно терпеть.
А я, мудак, простил ее.
Ну как, не стыдно, сука?
И холостым нас тупо.
Убить нельзя.
Пусть заведет моя настырность в ступор.
И я по улицам твой образ и кварталам не терял.
Ведь в четырех стенах груди хватало мне тебя.
Я руку в стол прибил карандашом.
Сейчас очухаюсь и позвоню ей.
И нам с тобой двоим пора на шоу.
Такие сразу мимими, такие сразу нюни.
Я руку в стол прибил карандашом.
Сейчас очухаюсь и напишу ей.
Зачем же я тогда, баран, ушёл.
Не будет больше уруру, не будет больше нюней.
And my room has been sick for a long time.
She only absorbs snot in silence.
And I was stronger, since it was given to us,
Holding your hand with you, not to die tonight.
Ridiculous handwriting, sighs.
I'm ridiculous myself.
As I exhale, I'll tell you what it's worth.
Take these tickets.
In the park in summer.
Fly the "Pain" carousel.
These attacks.
I trampled with great glee on the floor.
And with her in Ramses for a long time.
You are so primitive.
I would screw.
You have two wings on your back.
Be legitimate.
Be strong.
After all, she was to me as an incentive.
In the end, you have to endure.
And I, asshole, forgave her.
Well, ain't you ashamed, bitch?
And it is stupid to single us.
You can't kill.
Let my persistence into a stupor.
And I did not lose your image along the streets and quarters.
After all, in the four walls of my chest, you were enough for me.
I nailed my hand to the table with a pencil.
Now I'll wake up and call her.
And you and I should go to the show.
Such immediately mimi, such at once nurses.
I nailed my hand to the table with a pencil.
Now I wake up and write to her.
Why then, ram, left.
No more ururu, no more nuns.
