А ты спи-усни, мое сердце, давай-ка, иди ровнее, прохожих не окликай. Не толкай меня что есть силы, не отвлекай, ты давай к хорошему привыкай. И если что-то в тебе жило, а теперь вот ноет - оно пускай; как там маленький мальчик Мук, с кем там маленький мальчик Кай - то уже совсем не твои дела.
Ай как раньше да все алмазы слетали с губ, ты все делало скок-поскок; а теперь язык стал неповоротлив, тяжел и скуп, словно состоит из железных скоб. И на месте сердца узи видит полый куб, и кромешную тишину слышит стетоскоп. Мук теперь падишах, Каю девочка первенца родила.
Мы-то раньше тонули, плавились в этом хмеле, росли любовными сомелье; всё могли, всем кругом прекословить смели, так хорошо хохотать умели, что было слышно за двадцать лье; певчие дети, все закадычные пустомели, мели-емели, в густом загаре, в одном белье -
И засели в гнилье, и зеваем - аж шире рта.
И никто не узнает, как все это шкворчит и вьется внутри, ужом на сковороде. Вьется указательным по витрине, да зубочисткой по барной стойке, неважно, вилами по воде; рассыпается кориандром, пшеничным, тминным зерном в ворде, -
Мук, как водится, весь в труде, Кай давно не верит подобной белиберде.
У тебя в электрокардиограмме одна сплошная,
Да, разделительная черта. And you sleep, sleep, my heart, come on, go smoother, do not call out to passers-by. Don't push me as hard as you can, don't distract me, you just get used to good things. And if something lived in you, and now it whines - let it; how is the little boy Muk there, with whom the little boy Kai is there - it's not your business at all.
Ah, as before, yes, all the diamonds flew from the lips, you did everything jump-jump; and now the tongue has become clumsy, heavy and stingy, as if it were made of iron staples. And in place of the heart, the ultrasound sees a hollow cube, and the stethoscope hears the utter silence. Muk is now padishah, the girl gave birth to her first child.
We drowned before, melted in this hop, grew up as love sommeliers; they could do everything, they dared to contradict all around, they knew how to laugh so well that could be heard twenty leagues away; the singing children, all the bosom talkers, stranded, eaten, in a thick tan, in the same linen -
And we sat down in rot, and we yawn - even wider than the mouth.
And no one will know how all this squirt and curls inside, like a snake in a frying pan. Curls with an index on the showcase, and with a toothpick on the bar, it doesn't matter, with a pitchfork in the water; crumbles with coriander, wheat, caraway seeds in a Word, -
Muk, as usual, is all in labor, Kai has not believed such rubbish for a long time.
You have one solid in your electrocardiogram,
Yes, the dividing line. Смотрите также: | |
