Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет — и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался — слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
323
Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять еще о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! — нижe, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Нижѐ, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. — О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
324
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт! Everyone says: there is no truth on earth.
But there is no truth - and higher. For me
So it is as clear as a simple scale.
I was born with a love for art;
Being a child when high
The organ sounded in our old church,
I listened and listened - tears
Involuntary and sweet flowed.
Early I cast aside idle amusements;
Sciences alien to music were
Hate me; stubborn and arrogant
I renounced them and surrendered
One music. The first step is difficult
And the first way is boring. Overcame
I am early adversity. Craft
I have set up art;
I have become an artisan: fingers
Gave an obedient, dry fluency
And loyalty to the ear. Having killed the sounds
I shattered the music like a corpse. Believed
I'm algebra harmony. Then
Already dared, sophisticated in science,
To indulge in the bliss of a creative dream.
323
I began to create; but in silence, but in secret,
Not daring to think of glory yet.
Often, after sitting in a silent cell
For two, three days, forgetting both sleep and food,
Having tasted delight and tears of inspiration,
I burned my labor and looked coldly
As my thought and sounds, born by me,
Burning, disappeared with a light smoke.
What do I say? When the great glitch
Appeared and revealed new secrets to us
(Deep, captivating secrets)
Have I abandoned everything I knew before
What I loved so much, what I believed so fervently,
And did not he cheerfully follow him
Resignedly like one who was deluded
And sent to the opposite side?
Strong, tense constancy
I'm finally in the art of boundless
Has reached a high degree. Glory
She smiled at me; I'm in the hearts of people
I found consonance with my creatures.
I was happy: I enjoyed myself peacefully
By their work, success, glory; also
By the efforts and successes of friends,
My comrades in the marvelous art.
Not! I never knew envy,
Oh, never! - below when Piccini
He knew how to captivate the ears of wild Parisians,
Down when I heard for the first time
I Iphigenia the initial sounds.
Who will tell Salieri to be proud
Someday a contemptuous envious,
By a snake trampled by people, alive
Sand and dust gnawing powerlessly?
Nobody! .. And now - I myself will say - I now
Envious. I envy; deep,
I am painfully jealous. - Oh, heaven!
Where is righteousness when a sacred gift,
When an immortal genius is not a reward
Burning love, selflessness,
Labor, diligence, prayers sent -
324
And illuminates the head of a madman
Revelers of the idle? .. Oh Mozart, Mozart! | |
