апатия к будням.
то чувство, как будто с температурой в кровати: скорее хочется вскрыться, нежели что-то менять.
и в каждом сне возвращаешься в лето, сжимая конверты счастливых билетов. ты помнишь? соседи звонили, писали, просто нас вычернули из расписания, каждый прохожий смотрел нам вслед. нас больше в этой реальности нет, с этой минуты мы просто не существуем. порой не слышно и голоса/крика, в пучине любви захлебнувшись в крови. не каждый получающий письма - счастливый. а ведь твой голос дрожал так сильно, не холодно, просто играли мы с нервами, лимфы сжимая, артерию сонную, просто вдвоём мы любили летать. по градусам цельсия мерили сердцебиения, и милиграммами слёз измеряли тоску. ТЫ ПРОСТО ПОЙМИ, ЧТО В ДЕПРЕССИИ БЕЗ ТЕБЯ Я ПРОЖИТЬ НЕ СМОГУ. просто пойми мою грусть и печаль, я отчаянно рвался к тебе, в километрах пролитой крови в асфальте, часами на пункте или в пустом КПЗ. Пьеро захлебнулся в стихах или песнях, а я вспоминаю поцелуи на реверсе. помни, Мальвина, родные ладони, ВСПОМИНАЙ ДАЖЕ ПОД ПЕРОГИДРОЛЬЮ. рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной. твои же локоны сверкали на солнце, но теперь снимет депрессии чары? печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду, в пустых супермаркетах ночью и пьяными, в поисках только пленящего счастья. вдаль от людей и поездов, и трамваев, печальные люди нам песни включали; любили любить и любимыми были, но Юра, мы всё тут давно проебали. тебя звали на вписку, а я болен, тебе налили виски, а я весь в крОви, тебя пытались изнасиловать в душе, а я просто болен и нахуй не нужен. пиши предсмертные записки в твиттер, и фото на тамблер залей и рыдай, забывай про печаль, этот пёрпл дранк по коленям разлит, но нам нахуй нужна печаль. Пьеро писал об этом, не вспоминай лихом. Пьеро спился и умер на Выхино, в сраной хрущёвке-пятиэтажке, заведомо знав о трагедии нашей. рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной. твои же локоны сверкали на солнце, но кто теперь снимет депрессии чары? печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду, в пустых супермаркетах ночью и пьяными, в поисках только пленящего счастья. вдаль от людей и поездов, и трамваев, настанет момент, когда вывалюсь пьяным из окон на грязный асфальт мостовой, полумесяцем сломанным, со сломанной судьбой тебя звали на вписку, а я умер; тебя любили так сильно, мадам Кюри, тебе больше не важно ни грамма, а я стал свидетелем жизни финала, Мальвина. apathy for weekdays.
that feeling, as if with the temperature in the bed: I would rather open up than change something.
and in every dream you return to summer, clutching the envelopes of lucky tickets. Do you remember? neighbors called, wrote, they just cut us off the schedule, every passer-by looked after us. we are no longer in this reality, from this moment we simply do not exist. sometimes a voice / cry is not heard, drowning in blood in the abyss of love. not everyone who receives letters is happy. but your voice trembled so much, not cold, we just played with nerves, squeezing lymphs, carotid artery, just the two of us loved to fly. heartbeats were measured by degrees Celsius, and melancholy was measured in milligrams of tears. YOU JUST UNDERSTAND THAT IN DEPRESSION I CANNOT LIVE WITHOUT YOU. just understand my sadness and sadness, I was desperately rushing to you, in kilometers of spilled blood in the asphalt, for hours at the checkpoint or in an empty bullpen. Pierrot drowned in poetry or songs, and I remember kissing on the reverse. remember, Malvina, dear palms, REMEMBER EVEN UNDER PEROHYDROL. sob more, Malvina, and cut your hands, Piero drank himself, hung himself in the bathroom. your curls sparkled in the sun, but will now remove the spell of depression? sad people wandered around, empty eyes opened the truth to us, in empty supermarkets at night and drunk, in search of only captivating happiness. far from people and trains, and trams, sad people played our songs; they loved to love and were loved, but Yura, we fucked everything here for a long time. You were invited to register, and I'm sick, they poured you whiskey, and I'm all bloody, they tried to rape you in the shower, but I'm just sick and fucking not needed. write suicide notes on twitter, and upload a photo to the tumblr and cry, forget about the sadness, this purple shingle is spilled on our knees, but we fucking need sorrow. Pierrot wrote about it, do not remember dashingly. Piero drank himself and died on Vykhino, in a fucking five-story Khrushchev building, knowingly knowing about our tragedy. sob more, Malvina, and cut your hands, Piero drank himself, hung himself in the bathroom. your curls sparkled in the sun, but who now will remove the spell of depression? sad people wandered around, empty eyes opened the truth to us, in empty supermarkets at night and drunk, in search of only captivating happiness. away from people and trains and trams, the moment will come when I will fall out of the windows drunk on the dirty asphalt of the pavement, broken by a crescent moon, with a broken destiny, you were invited to be registered, and I died; You were loved so much, Madame Curie, you don't care a single gram anymore, but I witnessed the life of the finale, Malvina. | |
