в вечерних ресторанах,
в парижских балаганах,
в дешевом электрическом раю
всю ночь ломаю руки
от ярости и муки
и людям что-то жалобно пою.
звенят, гудят джаз-баны
и злые обезьяны
мне скалят искалеченные рты.
а я, кривой и пьяный,
зову их в океаны
и сыплю им в шампанское цветы.
а когда наступит утро,
я бреду бульваром сонным,
где в испуге даже дети
убегают от меня.
я усталый старый клоун,
я машу мечом картонным,
и в лучах моей короны
умирает светоч дня.
звенят, гудят джаз-баны,
танцуют обезьяны
и бешено встречают рождество.
а я, кривой и пьяный,
заснул у фортепьяно
под этот дикий гул и торжество.
на башне бьют куранты,
уходят музыканты,
и елка догорела до конца.
лакеи тушат свечи,
давно замолкли речи,
и я уж не могу поднять лица.
и тогда с потухшей елки
тихо спрыгнул желтый ангел
и сказал: «маэстро, бедный.
вы устали. вы больны.
говорят, что вы в притонах
по ночам поете танго.
даже в нашем добром небе
были все удивлены».
и, закрыв лицо руками,
я внимал жестокой речи,
утирая фраком слезы,
слезы боли и стыда.
а высоко в синем небе
догорали божьи свечи
и печальный желтый ангел
тихо таял без следа.
