Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.
Можно в месткоме занять, но это
— все равно, что занять у бабы.
Потерять независимость много хуже,
чем потерять невинность. Вчуже,
полагаю, приятно мечтать о муже,
приятно произносить «пора бы».
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»
И это с ее стороны прекрасно.
Но сама она, видимо, там, где выпьет.
Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
Оскорбляю кухню желудком лишним.
В довершенье всего, досаждаю личным
взглядом на роль человека в жизни.
Они считают меня бандитом,
издеваются над моим аппетитом.
Я не пользуюсь у них кредитом.
«Наливайте ему пожиже!»
Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.
Жизнь вокруг идет как по маслу.
(Подразумеваю, конечно, массу.)
Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
давно пора бы меня зарезать.
Я не знаю, в чью пользу сальдо.
Мое существование парадоксально.
Я делаю из эпохи сальто.
Извините меня за резвость!
То есть все основания быть спокойным.
Никто уже не кричит: «По коням!»
Дворяне выведены под корень.
Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
Зимний взят, если верить байке.
Джугашвили хранится в консервной банке.
Молчит орудие на полубаке.
В голове моей — только деньги.
Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду!
Ночь. Шуршание снегопада.
Мостовую тихо скребет лопата.
В окне напротив горит лампада.
Я торчу на стальной пружине.
Вижу только лампаду. Зато икону
я не вижу. Я подхожу к балкону.
Снег на крышу кладет попону,
и дома стоят, как чужие.
Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться.
Рабство всегда порождает рабство.
Даже с помощью революций.
Капиталист развел коммунистов.
Коммунисты превратились в министров.
Последние плодят морфинистов.
Почитайте, что пишет Луций.
К нам не плывет золотая рыбка.
Маркс в производстве не вяжет лыка.
Труд не является товаром рынка.
Так говорить — оскорблять рабочих.
Труд — это цель бытия и форма.
Деньги — как бы его платформа.
Нечто помимо путей прокорма.
Размотаем клубочек.
Вещи больше, чем их оценки.
Сейчас экономика просто в центре.
Объединяет нас вместо церкви,
объясняет наши поступки.
В общем, каждая единица
по своему существу — девица.
Она желает объединиться.
Брюки просятся к юбке.
Шарик обычно стремится в лузу.
(Я, вероятно, терзаю Музу.)
Не Конкуренции, но Союзу
принадлежит прекрасное завтра.
(Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
Очень возможно, что эти строки
сократят ожиданья сроки:
«Год засчитывать за два».)
Пробил час и пора настала
для брачных уз Труда — Капитала.
Блеск презираемого металла
(дальше — изображенье в лицах)
приятней, чем пустота в карманах,
проще, чем чехарда тиранов,
лучше цивилизации наркоманов,
общества, выросшего на шприцах.
Грех первородства — не суть сиротства.
Многим, бесспорно, любезней скотство.
Проще различье найти, чем сходство:
«У Труда с Капиталом контактов нету».
Тьфу-тьфу, мы выро I have come for Christmas with an empty pocket.
Publisher pulls my novel.
Moscow Calendar infected Koran.
I can not get up and go to visit
nor to his friend, who cry babies,
or in the family home, or to the girl friend.
Throughout needed money.
I sit on a chair, shaking with anger.
Ah, damn the craft of the poet.
Phone is silent, in front of the diet.
You can take in the local committee, but it
- Anyway, that borrow from the women.
Losing independence a lot worse,
than to lose virginity. vchuzhe,
I think, it's nice to dream about her husband,
nice to say "it's time."
Knowing my status, my bride
fifth year for me, do not move;
and where it is now, I do not know:
truth the devil out of it does not knock out.
She says: "Do not worry needlessly.
The main thing - feelings! Unanimously?"
And it's on her part perfectly.
But she, apparently, where the drink.
In general, I treat with distrust of others.
Insulted kitchen plus stomach.
To top it off, I annoy personal
look at the human role in life.
They think I'm a thug,
mock my appetite.
I do not use their credit.
"Pour it thinner!"
I see in the glass itself idle.
I am in fact a good judge will not take a simple,
how to live to see the birth of Christ
One thousand nine hundred and sixty-seven.
Twenty-six years of continuous shaking,
digging in his pockets, judging Taxco,
scientists are building the Law eyes,
portray silent.
Life around goes like clockwork.
(I am assuming, of course, weight.)
Marx justified. But, according to Marx,
would long ago have time to stab me.
I do not know in whose favor the balance.
My existence is paradoxical.
I'm doing a somersault from the era.
Excuse me for agility!
So there is every reason to be calm.
No one shouts: "To horse"
Nobles removed at the root.
Pugach Neither you nor Stenka.
Winter is taken, according to bike.
Dzhugashvili stored in a tin.
Silent gun on the forecastle.
In my head - only money.
Money hidden in the vaults, in banks,
in stockings, in the floor, in the ceiling beams,
in fireproof box office, in mail forms.
Infest a nature!
Noisy pack of brand new banknotes,
if the top of birch, acacia trees.
I'm all in the power of hallucinations.
Give me oxygen!
Night. Rustling snowfall.
Pavement quiet scraping shovel.
In the front of the lamp is lit.
I'm stuck on a steel spring.
I see only the lamp. But the icon
I do not see. I go up to the balcony.
Snow on the roof puts the blanket,
and houses are like strangers.
Equality, brother, exclude fraternity.
This should be sorted out.
Slavery has always begets slavery.
Even with the revolution.
The capitalist Communists spread.
The Communists have become ministers.
The last fruit of morphine addicts.
Read what says Lucius.
We were not swimming goldfish.
Marx in the production of knits Laka.
Labour is not a commodity market.
So to speak - to insult the workers.
Work - this is the purpose of life and form.
Money - as if his platform.
Something besides proforage ways.
Unwind glomerulus.
Things are more than their estimates.
Now the economy is just in the center.
It unites us instead of the church,
explain our actions.
In general, each unit
in essence - a virgin.
She wants to join.
Trousers beg to skirt.
The ball usually tends to pocket.
(I probably torment Muse.)
Not competition, but the Union
It belongs to a great tomorrow.
(I did not aspire to the prophets.
It is possible that these lines
reduce waiting periods:
"A year is counted as two.")
The hour has come and it's time
for the marriage bond Labor - Capital.
Gloss despised metal
(Hereinafter - the people in the picture)
nicer than the emptiness in his pockets,
easier than leapfrog tyrants
better civilization addicts
Society, who grew up on syringes.
Sin birthright - are not orphans.
Many, no doubt, my dear bestiality.
The easiest way to find differences than similarities:
"The labor and capital do not have the contacts."
Pah-pah, we dig Смотрите также: | |
