Jules Verne
Voyage Au Centre De La Terre
I
Le 24 mai 1863, un dimanche, mon oncle, le professeur Lidenbrock, revint précipitamment vers sa petite maison située au numéro 19 de Königstrasse, l’une des plus anciennes rues du vieux quartier de Hambourg.
La bonne Marthe dut se croire fort en retard, car le dîner commençait à peine à chanter sur le fourneau de la cuisine.
«Bon, me dis-je, s’il a faim, mon oncle, qui est le plus impatient des hommes, va pousser des cris de détresse.
– Déjà M. Lidenbrock! s’écria la bonne Marthe stupéfaite, en entrebâillant la porte de la salle à manger.
– Oui, Marthe; mais le dîner a le droit de ne point être cuit, car il n’est pas deux heures. La demie vient à peine de sonner à Saint-Michel.
– Alors pourquoi M. Lidenbrock rentre-t-il?
– Il nous le dira vraisemblablement.
– Le voilà! je me sauve, monsieur Axel, vous lui ferez entendre raison.»
Et la bonne Marthe regagna son laboratoire culinaire.
Je restai seul. Mais de faire entendre raison au plus irascible des professeurs, c’est ce que mon caractère un peu indécis ne me permettait pas. Aussi je me préparais à regagner prudemment ma petite chambre du haut, quand la porte de la rue cria sur ses gonds; de grands pieds firent craquer l’escalier de bois, et le maître de la maison, traversant la salle à manger, se précipita aussitôt dans son cabinet de travail.
Mais, pendant ce rapide passage, il avait jeté dans un coin sa canne à tête de casse-noisettes, sur la table son large chapeau à poils rebroussés, et à son neveu ces paroles retentissantes:
«Axel, suis-moi!»
Je n’avais pas eu le temps de bouger que le professeur me criait déjà avec un vif accent d’impatience:
«Eh bien! tu n’es pas encore ici?»
Je m’élançai dans le cabinet de mon redoutable maître.
Otto Lidenbrock n’était pas un méchant homme, j’en conviens volontiers; mais, à moins de changements improbables, il mourra dans la peau d’un terrible original.
Il était professeur au Johannaeum, et faisait un cours de minéralogie pendant lequel il se mettait régulièrement en colère une fois ou deux. Non point qu’il se préoccupât d’avoir des élèves assidus à ses leçons, ni du degré d’attention qu’ils lui accordaient, ni du succès qu’ils pouvaient obtenir par la suite; ces détails ne l’inquiétaient guère. Il professait «subjectivement», suivant une expression de la philosophie allemande, pour lui et non pour les autres. C’était un savant égoïste, un puits de science dont la poulie grinçait quand on en voulait tirer quelque chose: en un mot, un avare.
Il y a quelques professeurs de ce genre en Allemagne.
Mon oncle, malheureusement, ne jouissait pas d’une extrême facilité de prononciation, sinon dans l’intimité, au moins quand il parlait en public, et c’est un défaut regrettable chez un orateur. En effet, dans ses démonstrations au Johannaeum, souvent le professeur s’arrêtait court; il luttait contre un mot récalcitrant qui ne voulait pas glisser entre ses lèvres, un de ces mots qui résistent, se gonflent et finissent par sortir sous la forme peu scientifique d’un juron. De là, grande colère.
Or, il y a en minéralogie bien des dénominations semi-grecques, semi-latines, difficiles à prononcer, de ces rudes appellations qui écorcheraient les lèvres d’un poète. Je ne veux pas dire du mal de cette science. Loin de moi. Mais lorsqu’on se trouve en présence des cristallisations rhomboédriques, des résines rétinasphaltes, des ghélénites, des fangasites, des molybdates de plomb, des tungstates de manganèse et des titania Жюль Верн Путешествие к центру Земли
Иллинойс
24 мая 1863 года, в воскресенье, дядя, профессор Liedenbrock, поспешно вернулся в свой небольшой дом, расположенный под номером 19 Königstrasse, одной из старейших улиц старого района Гамбурга.
Хорошей Марта должен был думать очень поздно, потому что ужин только начинал петь на кухонной плите.
"Ну, я сказал себе, если голоден, дядя, который является самым нетерпеливым мужчин, будет толкать крики бедствия.
- Уже мистер Lidenbrock! вскричал хорошая Марта ошеломлен, наклоняя дверь столовой.
- Да, Марта; но ужин имеет право не быть сделано, потому что это не два часа. Половина только что звонит в Сен-Мишель.
- Так почему же г-н Lidenbrock он возвращается?
- Вполне вероятно, мы будем говорить.
- Там он есть! Я прочь, г-н Аксель, вы заставить его увидеть причину ".
И хорошая Марта вернулась к своим кулинарным лабораторию.
Я был один. Но рассуждать более раздражительным факультета является то, что мой характер несколько нерешительности не позволяли мне. Как я уже готовился к возвращению осторожно мою маленькую комнату наверху, когда на улице скрипнула дверь на петлях; большие ноги, сделанные деревянные лестницы скрипят, а хозяин дома, через столовую, сразу же бросился в свой кабинет.
Но в течение этого короткого прохода, он бросил в угол с его трость щелкунчики голову на стол своими широкими пушистых шляп rebroussés, и его племянник эти звонкие слова:
"Axel, следуйте за мной!"
У меня не было времени, чтобы двигаться профессор уже плакал сам с большим акцентом нетерпением:
"Ну! не ты все еще здесь? "
Я бросился в кабинет моего ужасного мастера.
Отто Lidenbrock не был плохим человеком, я охотно признаю; но если невероятные изменения, он не умрет в коже страшного оригинала.
Он был профессором в Johanneum, и был минералогии, конечно, в течение которого он будет регулярно сердится один или два раза. Не то, чтобы он был заинтересован, чтобы старательных студентов к его уроков, ни уровень внимания, они предоставлены ему или успешными они могли бы получить в дальнейшем; эти детали мало беспокоит. Он исповедовал "субъективно", согласно выражению немецкой философии для себя, а не для других. Это был эгоистичный ученый, кладезь которого шкив скрипнула, когда мы хотели, чтобы получить что-то, одним словом, скряга.
Есть некоторые преподаватели такого рода в Германии.
Мой дядя, к сожалению, не пользуются крайнюю легкость произношения, если не интимность, по крайней мере, когда он говорил публично, и это прискорбно дефект в оратором. В самом деле, в своих демонстрациях часто Johannæum профессор остановился; он боролся против непокорного слово, которое не будет проскальзывать между его губ, один из тех слов, которые сопротивляются, разбухают и в конечном итоге выйти в ненаучной форме присяги. Оттуда, очень зол.
Но есть минералогии много полу-греческих имен, полу-латинский, трудно произнести, эти суровые имена, écorcheraient губы поэта. Я не хочу говорить плохо этой науки. Далеко от меня. Но когда кто-то в присутствии ромбоэдрических кристаллизацией из rétinasphaltes смол, ghélénites, в fangasites, свинец молибдатов, вольфраматов марганца и титана Смотрите также: | |
