Никогда не тревожь того, кто лежит на дне.
Я песок, и большое море лежит на мне,
Мерно дышит во сне, таинственном и глубоком.
Как толстуха на выцветшей простыне,
С хлебной крошкой под самым боком.
Кто-то мечется, ходит, как огонек в печи,
Кто-то ищет меня, едва различим в ночи
По бейсболке, глазным белкам, фонарю и кедам.
Я лежу в тишине, кричи или не кричи.
Мои веки ни холодны и ни горячи.
И язык отчаянья мне неведом.
Что за сила меня носила – а не спасла.
Я легка, непроизносима, мне нет числа.
Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.
Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,
Дай покоя, и больше я не заговорю,
Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,
От которых теперь я вырвалась
на свободу.
Do not disturb who lies on the bed.
I sand and the sea is great for me,
Rhythmically breathing during sleep, a mysterious and profound.
How fat woman on a faded sheet,
With the bread crumbs beneath the side.
Someone rushes, walks like a flame in the furnace,
Someone looking for me, barely visible in the night
For baseball, whites of the eyes, lanterns and kedam.
I lay in silence, do not yell or scream.
My eyelids neither cold nor hot.
And the language of despair unknown to me.
What power I wore - and not saved.
I'm easy, unpronounceable, I do not have numbers.
Only the sun dancing diamonds through the water.
Give rest, O Lord, and the Vizier, and fishermen in,
Give rest, and the more I do not speak,
Especially loved baseball, kedam and lanterns
From which I now broke
to freedom.
