Не высота: склон есть нечто ужасное!
Склон, где взор стремительно падает вниз, а рука тянется вверх. Тогда трепещет сердце от двойного желания своего.
Ах, друзья, угадываете ли вы и двойную волю моего сердца?
В том склон для меня и опасность, что взор мой устремляется в высоту, а рука моя хотела бы держаться и опираться – на глубину!
За человека цепляется воля моя, цепями связываю я себя с человеком, ибо влечет меня ввысь, к сверхчеловеку: ибо к нему стремится другая воля моя.
И потому живу я слепым среди людей; как будто не знаю я их, чтобы моя рука не утратила совсем своей веры в нечто твердое.
Я не знаю вас, люди: эта тьма и это утешение часто окружают меня.
Я сижу у проезжих ворот, доступный для каждого плута, и спрашиваю: кто хочет меня обмануть?
Моя первая человеческая мудрость в том, что я позволяю себя обманывать, чтобы не быть настороже от обманщиков.
Ах, если бы я был настороже от человека, – как бы мог человек быть тогда якорем для воздушного шара моего! Слишком легко оторвался бы я, увлекаемый вверх и вдаль!
Таково уж провидение над моею судьбой, что без предвидения должен я быть.
И кто среди людей не хочет умереть от жажды, должен научиться пить из всех стаканов; и кто среди людей хочет остаться чистым, должен уметь мыться и грязной водой.
И часто так говорил я себе в утешение: "Ну, подымайся, старое сердце! Несчастье не удалось тебе: наслаждайся этим – как своим счастьем!"
Моя вторая человеческая мудрость в том, что больше щажу я тщеславных, чем гордых.
Не есть ли оскорбленное тщеславие мать всех трагедий? Но где оскорблена гордость, там вырастает еще нечто лучшее, чем гордость.
Чтобы приятно было смотреть на жизнь, надо, чтобы ее игра хорошо была сыграна, – но для этого нужны хорошие актеры.
Хорошими актерами находил я всех тщеславных: они играют и хотят, чтобы все смотрели на них с удовольствием, – весь дух их в этом желании.
Они исполняют себя, они выдумывают себя; вблизи их люблю я смотреть на жизнь – это исцеляет от тоски.
Потому и щажу я тщеславных, что они врачи моей тоски и привязывают меня к человеку, как к зрелищу.
И потом: кто измерит в тщеславном всю глубину его скромности! Я люблю его, и мне его жаль из-за его скромности.
У вас хочет он научиться своей вере в себя; он питается вашими взглядами, он ест хвалу из ваших рук.
Даже вашей лжи верит он, если вы лжете во хвалу ему, – ибо в глубине вздыхает его сердце: "Что я такое!"
И если истинная добродетель та, что не знает о себе самой, – то и тщеславный не знает о своей скромности!
Моя третья человеческая мудрость в том, что ваша боязливость не делает для меня противным вид злых людей.
Я счастлив при виде чудес, порождаемых знойным солнцем: при виде тигра, пальм и гремучих змей.
Так и среди людей есть прекрасный приплод знойного солнца, и у злых есть много чудесного.
И как мудрейшие среди вас не казались мне такими уж мудрыми, так нашел я и злобу людей в молве о ней.
И часто спрашивал я, качая головой: к чему еще гремите вы, гремучие змеи?
Поистине, даже для зла есть еще будущее! И самый знойный юг не открыт еще для человека.
Сколь многое называют теперь худшей злобою, что имеет всего двенадцать футов в ширину и три месяца в длину! Но некогда придут в мир гораздо большие драконы.
Чтобы сверхчеловек не был лишен своего дракона, сверх-дракона, достойного его, – надо, чтобы знойное солнце долго еще пылало над влажным девственным лесом!
Из ваших диких кошек должны вырасти сперва тигры, из ваших ядовитых жаб – крокодилы: ибо у доброго охотника должна быть и добрая охота!
И поистине, вы, добрые и праведные! В вас есть много смешного и особенно ваш страх перед тем, что до сих пор называли "дьяволом"!
Так чужда ваша душа всего великого, что вам сверхчеловек был бы страшен в своей доброте!
И вы, мудрые и знающие, вы бежали бы от со No height: slope there is something terrible!
The slope where the eye is rapidly falling down and hand goes up. Then double heart trembles from his desires.
Ah, friends, and guess whether you will double my heart?
In the slope for me and the danger that my eyes rushes in height, and my hand would like to stay and build - to a depth!
Per person clings to my will, chains associate myself with someone for me leads up to the Superman: for him the other seeks to my will.
And because I live among blind people; as if I do not know them, so that my hand is not quite lost their faith in something solid.
I do not know you, people: this darkness and consolation is often surround me.
I'm sitting at the gate roadways available for every rogue, and ask: who wants to deceive me?
My first human wisdom is that I allow myself to cheat, not to be on guard against cheaters.
Oh, if I was on guard against the person - how could a man be then an anchor for my balloon! Too easy I looked up, up and carried away into the distance!
Such is the providence over my destiny, without foresight should I be.
And who among the people do not want to die of thirst, should learn to drink from all glasses; and who among the people want to stay clean, and should be able to wash the dirty water.
And often, so I said to myself as a consolation: & quot; Well, rises, old heart! Misfortune has failed you: enjoy it - as my happiness! & Quot;
My second human wisdom is that more sparing me vain, proud.
Is not wounded vanity the mother of all tragedies? But where pride is offended, it grows even something better than pride.
That it was pleasant to look at life, it is necessary that its game was played well - but for that we need good actors.
Good actors have I found all vain: they play and want everyone to look at them with pleasure - the whole spirit of this desire.
They perform themselves, they invent themselves; near them I love to look at life - it heals from boredom.
That's why I'm sparing vain that they are doctors and my longing tied me to the man as a spectacle.
And then, who will measure the vainglorious in the depth of his modesty! I love it, and I feel sorry for him because of his modesty.
Do you want it to learn to believe in themselves; it feeds your views, he eats praise from your hands.
Even your lies, he believes, if you lie to praise him - because in the depths of his heart sighs: & quot; What am I! & Quot;
And if true virtue is that knows about itself - that conceited and does not know about his modesty!
My third human wisdom is that your timidity makes me nasty kind of evil men.
I am happy at the sight of miracles generated hot sun: at the sight of a tiger, palm trees and rattlesnakes.
And among the people there is a beautiful litter hot sun, and from the evil there are many wonderful.
And as a wise among you seem to me quite so wise, so I found and anger of people in the rumor about her.
And often I asked, shaking his head: what else you Shout, rattlesnakes?
Indeed, even the evil is still future! And the hottest south is not open for another person.
How much is now called the worst wickedness, which is only twelve feet wide and three months long! But once come into the world a much larger dragons.
To superman was not deprived of his dragon, dragon super-worthy it - it is necessary that the hot sun for a long time still glowing over wet virgin forest!
Of your wild cats must grow first tigers, poisonous toads of your - crocodiles: for the good hunter should be a good hunting!
And verily, you good and righteous! As you have a lot of humor and especially your fear of what is still called the & quot; & quot ;! devil
So alien to your soul of everything great that you superman would be terrible in his goodness!
And you, wise and knowledgeable, you would run from from Смотрите также: | |
