Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный!
"Слушай, слушай, -
Бормочет он мне, -
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
Самое высшее в мире искусство".
"Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай".
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, -
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
. . . . . . . . . . . .
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
"Слушай, слушай! -
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. -
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет "она",
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, -
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами...
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою"
"Черный человек!
Ты прескверный гость.
Это слава давно
Про тебя разносится".
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
. . . . . . . . . . . . .
...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...
14 ноября 1925 My friend, my friend,
I'm very, very sick.
I do not know where this pain.
Whether the wind whistles
Over empty and deserted field,
That is my only weapon, as a grove in September,
Showered brains alcohol.
My head waving his ears,
Like the wings of a bird.
Her legs around his neck
Nevmoch looms large.
Black man,
Black, black,
Black man
On the bed sits down to me,
Black man
Sleep keeps me up all night.
Black man
Drives a finger on the vile book
And nasal me,
As of the dead monk,
Following my life
What a scoundrel and profligate,
Surges per anguish and fear.
Black man
Black, black!
& quot; Listen, listen -
He mutters to me -
The book contains many beautiful
Thoughts and plans.
This person
I am living in the country
Most heinous
Thunder and charlatans.
In December, in the country
Snow clean up the devil,
And blizzards give birth
Funny distaff.
He was the man adventurer
But the highest
And the best brands.
He was graceful,
To that poet,
Though a small,
But uhvatistoy power,
And some woman,
Forty-odd years,
He called bad girl
And his miloyu.
Happiness, - he said -
There agility of mind and hands.
All the misfortunes of the soul
For accidents always known.
It's nothing,
What a lot of anguish
Bring broken
And false gestures.
In thunderstorms, storms,
In worldly styn,
Bereavement
And when you're sad,
Seem smiling and simple -
The highest in the world of art & quot ;.
& quot; black man!
Do not you dare it!
You're not in the service
You live Vodolazova.
What am I to life
Scandalous poet.
Please other
Read it and tell me & quot ;.
Black man
He looks straight at me.
And his eyes are covered
Blue vomit -
As if to say to me,
What I'm a crook and a thief,
So shamelessly and brazenly
Robbed someone.
. . . . . . . . . . . .
My friend, my friend,
I'm very, very sick.
I do not know where this pain.
Whether the wind whistles
Over empty and deserted field,
That is my only weapon, as a grove in September,
Showered brains alcohol.
Frosty night.
Quiet quiet crossroads.
I am alone at the window,
Neither the guest nor the other forward.
The entire valley is covered
Loose and soft lime,
And the trees, as the riders,
We gathered in our garden.
Somewhere weeps
Night ominous bird.
Wooden riders
Sow kopytlivy knock.
Here again, the black
On the seat of my seat,
Raising your cylinder
And casually throwing his coat.
& quot; Listen, listen! -
Wheezing, he looks me in the face,
Himself closer
And the closer the clone. -
I did not see anyone
From villains
So unnecessary and stupid
Insomniacs.
Oh, I say, wrong!
After all, today the moon.
What else you need
Intoxicated slumber Myrick?
Maybe, with thick thighs
Secretly come & quot; it & quot ;,
And you read
His dead languorous lyrics?
Ah, I love the poets!
Funny people.
They always find me
History, heart familiar -
As pimply girl students
The long-haired freak
Witness the worlds,
Genital bleeding faint.
I do not know, I do not remember,
In one village,
Maybe in Kaluga,
Maybe in Ryazan
Lived boy
In a simple peasant family,
Yellow-haired,
With blue eyes...
So he became an adult,
To that poet,
Though a small,
But uhvatistoy power,
And some woman,
Forty-odd years,
He called bad girl
And his miloyu & quot;
& quot; black man!
You wretched guest.
It has a long
About you spreads & quot ;.
I'm furious, furious
And my stick flies
Right to muzzle him,
The nose ...
. . . . . . . . . . . . .
... A month has died,
The window is blue dawn.
Oh, the night!
What are you, night nakoverkala?
I'm standing in the cylinder.
No one with me not.
I am alone...
And a broken mirror ...
November 14, 1925 | |
