Повезло тому, кто живёт в Орле,
говорил мой друг, сам в Париже рос.
Что в твоём Бордо или, там, в Арлé –
те же дамы. Даже, пониже рост.
Что скрежещешь зло? Только знай-глотай,
взглядом провожай, говоря «шерше»,
улиц синеву до кости глодай.
Был ли ты в Клиши? Хоть сие клише,
всё же, побывай. Как шпион, филёр,
озирайся, рот разевай, трезвонь
о нагой красе, чей немытый флёр
разбавляет гулких окраин вонь.
Да, и здесь, и здесь, мой орловец-друг,
деревянный крест всё скрипит, скрипит,
как средь поля дом, постаревший вдруг
лет на двадцать пять, кто же там зарыт?
Красота витрин, всё фаянс-фарфор,
брассери, бистро, не язык – кисель!
Всё крадёшься, словно багдадский вор?
Доставай кошель, и отсель досель
награждай певцов, им что франк, что рубль,
все гребут! Ведь певши, легко грести.
Их, поэтов, огнь, он же чёрный угль,
не даёт им спать, ты их всех прости!
И прости меня, Иль-де-ла-Ситé
не роднее мне, чем простор тайги,
или город N, полуостров Т,
надоел Рембо, я люблю Айги.
Видишь, тянет нить Сены-синевы
острый башни шпиль, что дрожит, плывёт,
он к тебе на «ты», ты к нему на «вы» –
ты к нему, который глухим слывёт,
обратись, узнай, как здесь жили до,
и потрогай воду, возьми в ладонь,
расскажи, что счастлив ты, или что,
у тебя в груди тоже жжёт огонь!
Русской горечью сладкий сумрак сей
ты разбавь, терзай глухо ноту «ля»,
Индигирка ж чище, а Енисей –
тот же Елисей, и поля, поля! –
то пусты, то нет, то кресты, то хлеб.
Здесь горит Монмартр, там – лишь сорок ватт,
этот самый ваш, Аполлон иль Феб –
то «аляПариж», то «аляповат».
Разведи костёр да на пляс Пигаль,
и уйди к Берси, чтоб потом – к Руси,
из окна впивай очи в нашу даль,
Богу нашему впредь шепчи «спаси». Lucky for him who lives in Orel,
said my friend, he grew up in Paris.
What in your Bordeaux or there in Arlé -
the same lady. Even lower growth.
What skrezheschesh evil? Just know-swallow,
Mourners view, saying "Cherche"
street blue to the bone to gnaw.
Were you in Clichy? Though these things clichés
Yet, to visit. As a spy, tailers,
Look around, opens his mouth, ringing
a naked beauty, whose dirty veil
dilutes the booming suburbs of stink.
Yes, and here, and here, my friend-Orlovets,
wooden cross still creak, creak,
both among the field house, suddenly looking older
twenty-five years, who is buried there?
Beauty shop windows, all-porcelain ware,
brasserie, bistro, not the language - jelly!
All kradёshsya like The Thief of Bagdad?
To get the purse, and from here hitherto
rewards the singers, they franc, the ruble,
all rowing! It sang, easy to paddle.
They, poets, fire, aka black UHL,
I do not allow them to sleep, you forgive them all!
And forgive me, Ile-de-la-Sité
not dearer to me than the expanse of taiga,
city or N, Peninsula T
Rimbaud tired, I love Aygi.
You see, pull the thread of the Seine-blue
sharp spire of the tower was shaking, swims,
it is for you to "you", you are to him "you" -
you are to it, which has a reputation deaf,
Turn, learn how to live here,
and touch the water, take in hand,
Tell us what you're happy, or,
in your chest burns the fire, too!
Russian bitter sweet twilight of this
You Dilute tearing dull note "la"
Well Indigirka cleaner and Yenisei -
the same Elisha and field, golf! -
is empty, then there, then crosses the bread.
It burns Montmartre, there - a forty-watt,
this very yours, Phoebus Apollo il -
the "alyaParizh", the "tasteless."
Kindle fire but on the Place Pigalle,
and get thee to Bercy, then to - to Russia,
dug out of the window in the eyes of our distance,
Our God continue to whisper "save." Смотрите также: | |
