"Раскаяние отца" У. Ливингстон Ларнед
Послушай, сын. Я произношу эти слова в то время, когда ты спишь; твоя маленькая рука подложена под щёчку, а вьющиеся белокурые волосы слиплись на влажном лбу. Я один прокрался в твою комнату. Несколько минут назад, когда я сидел в библиотеке и читал газету, на меня нахлынула тяжёлая волна раскаяния. Я пришёл к твоей кроватке с сознанием своей вины.
Вот о чём я думал, сын: я сорвал на тебе своё плохое настроение. Я выбранил тебя, когда ты одевался, чтобы идти в школу, так как ты только прикоснулся к своему лицу мокрым полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я сердито закричал на тебя, когда ты бросил что-то из своей одежды на пол.
За завтраком я тоже к тебе придирался. Ты пролил чай. Ты жадно глотал пищу. Ты положил локти на стол. Ты слишком густо намазал хлеб маслом. А затем, когда ты отправился поиграть, а я торопился на поезд, ты обернулся, помахал мне рукой и крикнул: «До свидания, папа!», я же нахмурил брови и отвечал: «Распрями плечи!»
Затем, в конце дня, всё началось снова. Идя по дороге, я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики. На твоих чулках были дыры. Я унизил тебя перед твоими товарищами, заставив идти домой впереди меня. Чулки дорого стоят - и если бы ты должен был покупать их на собственные деньги, то был бы более аккуратным! Вообрази только, сын, что это говорил твой отец!
Помнишь, как ты вошёл затем в библиотеку, где я читал,- робко, с болью во взгляде? Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздражённый тем, что мне помешали, ты в нерешительности остановился у двери. «Что тебе нужно?» - резко спросил я.
Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки сжали меня с любовью, которую Бог вложил в твоё сердце и которую даже моё пренебрежительное отношение не смогло иссушить. А затем ты ушёл, семеня ножками, вверх по лестнице.
Так вот, сын, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук и мною овладел ужасный, тошнотворный страх. Что со мною сделала привычка? Привычка придираться, распекать - такова была моя награда тебе за то, что ты маленький мальчик. Нельзя ведь сказать, что я не любил тебя, всё дело в том, что я ожидал слишком многого от юности и мерил тебя меркой своих собственных лет.
А в твоём характере так много здорового, прекрасного и искреннего. Твоё маленькое сердце столь же велико, как рассвет над далёкими холмами. Это проявилось в твоём стихийном порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы поцеловать меня перед отходом ко сну. Ничто другое не имеет сегодня значения, сын. Я пришёл к твоей кроватке в темноте и, пристыженный, преклонил перед тобой колени!
Это слабое искупление. Я знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы я тебе сказал всё это, когда ты проснёшься. Но завтра я буду настоящим отцом! Я буду дружить с тобой, страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеёшься. Я прикушу свой язык, когда с него будет готово сорваться раздражённое слово. Я постоянно буду повторять как заклинание: «Он ведь только мальчик, маленький мальчик!»
Бьюсь, что я мысленно видел в тебе взрослого мужчину. Однако сейчас, когда я вижу тебя, сын, устало съёжившегося в твоей кроватке, я понимаю, что ты ещё ребёнок. Ещё вчера ты был на руках у матери, и головка твоя лежала на её плече. Я требовал слишком многого, слишком многого. & Quot; Repentance father & quot; W. Livingston Larned
Listen, son. I'm saying these words while you sleep; your little hand put under the cheek, and curly blond hair matted on his forehead damp. I snuck one in your room. A few minutes ago, when I was sitting in the library reading the newspaper, I felt a heavy wave of remorse. I came to your bedside with a consciousness of guilt.
That's what I was thinking, son: I hit you on your bad mood. I scolded you when you're getting dressed to go to school, as you just touch his face with a wet towel. I scolded you for what you are not cleaning shoes. I angrily shouted at you when you left something out of his clothes on the floor.
At breakfast I found fault, too, for you. You spilled tea. You gulp your food. You put your elbows on the table. You're too thickly spread butter on bread. And then, when you went to play, and I was in a hurry for the train, you turned and waved a hand and called, "Goodbye, Daddy!", I frowned and replied: "strife shoulders!"
Then, at the end of the day, it all started again. Going on the road, I saw you when you were on his knees playing marbles. On your stockings had holes. I humiliated you in front of your comrades, forcing to go home before me. Stockings were expensive - and if you had to buy their own money, it would be more accurate! Imagine only son, it was said, your father!
Remember how you went then to the library where I read, - timidly, with pain in his eyes? When I glanced up over my paper, annoyed that I prevented you hesitated at the door. "What do you want?" - I asked sharply.
You did not say anything, but impulsively rushed to me, put his arm around her neck and kissed her. Your pen gripped me with the love that God has placed in your heart and which even my neglect could not wither. And then you're gone, pattering feet, up the stairs.
So, son, soon after that my paper slipped from my hands and I took possession of a terrible, sickening fear. What to me to make a habit? The habit of finding fault, scold - this was my reward to you for what you're a little boy. One can not say that I did not love you, the thing is that I expected too much of youth and measuring you yardstick of their own age.
And in your nature so much healthy, beautiful and sincere. Your little heart is as big as the dawn over the distant hills. This manifested itself in your spontaneous impulse, when you rushed me to kiss me before you go to sleep. Nothing else has value today, son. I have come to your bedside in the darkness, ashamed, his knees bent in front of you!
This weak redemption. I know you would not understand these things if I told you all this when you wake up. But tomorrow I will be a real daddy! I'll be friends with you, and suffer when you suffer, and laugh when you laugh. I will bite my tongue when he is ready to break irritable word. I constantly be repeating the mantra: "He's just a boy, a little boy!"
I bet that I mentally saw in you a grown man. But now, when I see you, son, tired huddled in your crib, I understand that you're still a child. Yesterday you were in her mother's arms and your head on her shoulder. I have asked too much, too much. | |
