В рабы возьми меня старуха-печь.
Бросай в дрова стихотворенье смело
и не гляди, куда уходит речь,
куда оно само того хотело.
Не возмещай ущербу моему,
какую есть не долгую утрату
прошедшей ночи, полную луну,
моё сокровище, мою награду.
Что было там за ночью, за луной:
июля день не восходил девятый,
сияло в небе юною звездой
стихотворенье о числе десятом.
Девятый день июля не всходил –
перо моё к десятому спешило.
Хоть по стихи в степь за полночь ходил,
в больном уме ничто не изменило.
Что было дале: ночь, июль, темно.
В окне горела лампа и трудилась,
где разливали кислое вино
и черт-те что в умах людей творилось.
Я не о них, они давно пьяны,
им не нужны стихи, им надо драки.
Они во внучку деда влюблены,
пьют горячо и лают, как собаки.
Я о луне девятого числа,
что окликала слово молодое.
Куда б не завернула и не шла,
хоть за огнём, за хлебом, за водою,
за нею соглядатай вёл дозор
десятое число. Я это видел.
Как совершалось тою ночью зло,
как чёрт увёл луну в свою обитель.
«Луна живи же в тереме моём,
коль в чайхане девятого июля,
нет, силы жить. Владей моим столом,
бумагою, пером, кроватью, стулом».
Я не гляжу, что происходит там
за гранью смысла, чего знать не надо.
Я безразлично отношусь к листам,
как к торжествам и к праздничным нарядам.
Девятой ночи смуглая луна
в зрачок упёрлась и слезою стала.
Без друга, без подруг, всю жизнь одна.
Была, жила, любила и страдала.
Ты знаешь печь, как тяжело луне
в галактике. Ей тоже одиноко
должно быть, как сейчас тебе и мне.
Уже заря к нам просится с востока.
Ушла в слезу – навеки, навсегда.
Печь тупо смотрит, недопонимает.
Так я писал десятого числа
(и если память мне не изменяет).
10 июля 2002 года
Чапаевск
The slaves take my old oven.
Throw in a poem firewood safely
and look where it goes,
where it is itself of wishes.
Will not reimburse you think,
which is not a long loss
last night, the full moon,
my treasure, my wages.
What was there for the night, the moon:
July day has ascended the ninth,
shining star in the sky yunoyu
including a poem about the tenth.
The ninth day of July had risen -
my pen to the tenth hurry.
Though the poems by the steppe into the night went,
a diseased mind, nothing has changed.
What dale: night, July, dark.
In the lamp burned and worked,
where bottled sour wine
and God knows what was going on in people's minds.
I'm not talking about them, they have long drunk
they do not need poetry, they must fight.
They love to granddaughter grandfather
drink hot and bark like dogs.
I'm on the moon of the ninth,
that cried out to the word of the young.
Where it had not been wrapped and did not go,
at least for the fire, for bread, for water,
for her spy led watch
tenth day. I saw it.
How do evil toyu night
like the devil moon has withdrawn to his abode.
"Moon also live in my mansion,
stake in the teahouse of the ninth of July,
no strength to live. Vladey my desk,
paper, pen, bed, chair. "
I do not look what is happening there
beyond the meaning of what not to know.
I'm indifferent to the sheets,
like the celebrations and festive attire.
Ninth dark night moon
in the pupil and the tears began to put her.
Without the other, without friends, all my life alone.
There was, lived, loved and suffered.
Do you know the oven, how hard the Moon
in the galaxy. She is also lonely
It should be as it is now for you and me.
Already dawn to us asking from the east.
She left in tears - for ever and ever.
Oven stupid looking, misunderstood.
So I wrote the tenth day
(And if I remember correctly).
July 10, 2002
Chapaevsk Смотрите также: | |
